Глеб Горбовский
На дне окопного оврага
добыл я гильзу из стены.
А в ней — истлевшая бумага,
письмо, пришедшее с войны.
Должно быть, кто-то перед боем
смочил графит карандаша
и с перемазанной губою
писал, как думал,— не спеша.
Вручал слова бумаге бренной,
писал, склоняясь к фитилю.
…И вот слова сожрало время.
И лишь одно сквозит: «лю-блю»…
Одно осталось… Но упрямо
горит сквозь все, что в жизни есть!
…Что он «лю-бил»?.. Отчизну? Маму?
Иль ту, которую?.. Бог весть.
Любил, и все. Не по приказу.
А по приказу он в тот раз, наверно,
встал и умер сразу.
И вот воскрес во мне сейчас.